Она заметила грязные следы на мраморном полу, выложенном белой и черной плиткой, как шахматная доска. Их придется отскребать. Ковры и дорожки на лестнице тоже наверняка грязные, если остались на месте. Но пока она решила заниматься только первым этажом.
Подняв голову, Колин осматривал люстру.
– Паутина.
Анджелина содрогнулась, и он спросил:
– Что такое?
– Ненавижу пауков.
Дьявольский огонек загорелся в его глазах, и он скрюченными пальцами пробежался по ее руке.
Она отмахнулась:
– Перестань!
Его низкий хохоток отозвался у нее где-то глубоко внутри.
– Кстати о паутине: тебе потребуется еще один человек, чтобы вымыть люстру, – сказала она и добавила этот пункт в свой список.
– Теперь сюда. – Он показал ей следующую комнату на первом этаже. – Смотри, это утренняя столовая.
Анджелина сняла покрывало, и он поставил корзину с едой на голый стол и вытянул из-под стола стул.
– Подушек нет.
– Я обратила внимание, что штор на окнах тоже нет. Перед тем как начнем работу, нужно проверить, остались ли снаружи маркизы. Если нет, придется установить, чтобы мебель и ковры не выгорали на солнце.
– А не будет слишком сумрачно?
– Они потребуются только летом, а когда будут не нужны, их можно поднять.
– Тут имеются ставни, – сказал Колин, – но им требуется ремонт. – И вздохнул. – Мы только начали, а уже ясно, что дел здесь невпроворот. Больше, чем я ожидал.
– Нам пока неизвестно, в каком состоянии гостиная, – напомнила она. – Может, мебель и ковры там лучше сохранились.
– Ты права. Как только обследуем все целиком, тогда и решим, чем займемся в первую очередь.
Осознав вдруг, что все время говорит не «я», а «мы», Колин смутился:
– Извини. Я предположил, что тебе по-прежнему хочется участвовать в этом предприятии, но ты не обязана.
– Я готова. – Она уже почувствовала себя нужной, поэтому и настроение резко улучшилось.
Он продолжал:
– Совершенно очевидно, что дом заброшен, и тем более непонятно, почему отец решил срочно его продать.
– Кто-то, видимо, проявил к нему интерес, – предположила Анджелина.
– Да, только готов поспорить, что такое было не в первый раз. Мне кажется, что таким способом родитель решил вынудить меня отправиться к алтарю.
– Может, предложение выгодное. Дом-то не в очень хорошем состоянии, да и пустым простоял много лет. Он когда-нибудь возвращался сюда?
– Нет, насколько мне известно.
– Судя по всему, ему претит сама мысль об этом, и он не уверен, что ты когда-нибудь поселишься здесь.
– Я всегда считал, что поместье будет моим, – признался Колин.
– Понимаю, трудно смириться с крушением надежд. Но маркиз сегодня смягчился, поэтому все не так безнадежно.
Колин пожал плечами:
– Это первый раз, когда отец решил выпустить что-то из-под контроля.
– Прости мое любопытство, он когда-нибудь просил тебя в чем-то ему помочь?
– Я перестал ждать этого уже несколько лет назад. Отец обычно брал меня с собой, когда ездил к арендаторам, но большей частью он все стремится делать сам. Потому я и стараюсь держаться подальше от Дирфилда, что чувствую себя здесь абсолютно ненужным. Отец может распространяться о том, что нужно сделать, но ни к чему меня не подпустит и не даст почувствовать ответственность. Это раздражает как черт знает что.
– Сегодня же позволил, – заметила она. – Начало положено.
– Правильно. Только меня почему-то не оставляют подозрения, что у него имеются еще какие-то планы в отношении моей персоны.
Она нахмурилась.
– Когда ты стал таким пессимистом?
– Я всегда рассчитываю на худшее, чтобы не разочаровываться.
– В таком случае ты никогда не будешь доволен.
– В яблочко!
Ей вдруг открылось, что она ханжа. Однако ее пессимизм основывался на каких-то реальных, а не потенциальных событиях. И действительно она планировала жить так, как сама захочет.
Колин указал на коридор с левой стороны.
– Давай посмотрим, что там.
Он открыл дверь и пропустил ее вперед.
– Это кабинет, – сказала Анджелина.
Тут стоял письменный стол, покрытый холстиной, напольный глобус, а вдоль стен – книжные полки, доходившие до потолка. За шторами обнаружился эркер, и она воскликнула:
– Как много света! Тебе наверняка понравится работать здесь.
Он уперся руками в бедра.
– Да, на свету особенно заметно, сколько пыли накопилось на полках и приставных столиках.
– Ты помнишь эту комнату?
Он раскрутил глобус.
– Я помню вот эту штуку. Она казалась мне гигантским волчком. Отец указывал пальцем в разные страны и требовал, чтобы я их назвал.
– Ты выдержал испытание?
Колин кивнул:
– Да, тогда я уже был знаком с географией и знал много стран. Мне больше всего нравилась Италия, потому что на глобусе походила на сапог.
Она вернулась к окну в эркере.
– Отсюда прекрасный вид на парк.
Он подошел и встал у нее за спиной. Ветер срывал с деревьев золотые и оранжевые листья. От ее кожи исходил нежный запах розовой воды. Что-то глубоко интимное было в том, как близко они стояли.
– Мне обязательно понравится эта комната, – сказал Колин, на что Анджелина, отодвинувшись, отреагировала как-то слишком оживленно:
– Может, снимем покрывало со стола?
Ему стало интересно, почему она вдруг занервничала. Уж не он ли тому причиной? Пожав плечами, Колин сдернул холстину, и его взору предстал письменный прибор с двумя чернильницами и комплектом гусиных перьев. Взяв одно из них в руки, он нахмурился: